Государственный мемориальный музей
Булата Окуджавы в Переделкине

Натан Яковлевич Эйдельман

18 апреля 1930 года родился Натан Яковлевич Эйдельман
«В сложных случаях полезно советоваться с Пушкиным» 

Историк, писатель, исследователь жизни и творчества А.С. Пушкина, специалист по творчеству А.И. Герцена, исследователь декабристов, как тайного общества, так и «отдельных его представителей», кандидат исторических наук, краевед, безмерно влюблённый в историю своей страны. 
Родился Натан Эйдельман в Москве. Отец его Яков Наумович был уроженцем Житомира, жил и работал в Киеве, где «заболел» театром, занимаясь в знаменитой студии еврейского театра «Аманут». Якову Эйдельману не суждено было выступать на сцене. Переехав в Москву, он стал специалистом по истории театра, критиком и журналистом. Публиковался в центральной советской печати. В Великую Отечественную войну ушёл на фронт добровольцем, воевал в танковых войсках, а позже был  военным корреспондентом. Прошёл всю войну, имел боевые награды. 
Сын его Натан с детства был погружён в исторические  и культурологические воображаемые путешествия – талантливый, артистичный отец-рассказчик увлекал и очаровывал. И не только своего сына: в доме собирались молодые люди, которые интересовались историей, еврейским народным театром. Кто-то из «театралов» оказался доносчиком. Так Якову Эйдельману всё-таки довелось некоторое время быть актёром, правда, театр этот находился  в одном из лагерей ГУЛАГа…   
Натан Эйдельман довольно скоро понял, что исторический процесс проживают все, даже те, кто историей не интересуется. Тем, кто входит в реку истории осознанно, осмысленно, внимательно смотрит вокруг, прислушивается к звукам эпохи, жить гораздо интересней. Но и гораздо сложнее. Плыть по течению реки истории бездумно и бессмысленно удаётся только мёртвой рыбе…
После школы Натан Эйдельман поступил на исторический факультет МГУ. По  завершению обучения работал учителем истории в школе рабочей молодёжи в Подмосковье, а затем в Москве. Научный склад ума, изрядное «свободомыслие и вольнодумство» учителя истории и обществоведения Натана Яковлевича Эйдельмана совершенствовались в хорошее время – после 5 марта 1953 года. Параллельно с работой в вечерней школе Эйдельман стал экскурсоводом, а потом и научным сотрудником Областного краеведческого музея города Истры. Блестящий лектор, увлеченный, обаятельный молодой человек «влюблял» целые экскурсионные группы в историю родного края! 
Первые публикации Натана Эйдельмана появились в Оттепель. Вскоре  его исключили из комсомола за критику сталинизма с теоретических позиций марксизма. То есть культ личности развенчивать было пока можно, а теоретическую базу сталинизма – нет… 
Кандидатскую диссертацию Н.Я. Эйдельман защитил в 1965 году:   «Корреспонденты «Вольной печати» Герцена и Огарёва в период назревания первой революционной ситуации в России». Собственно, эта работа стала мостиком от ярких просветителей, лидеров общественного мнения века XIX к веку ХХ. Осмысление опыта яркого «века минувшего» было альтернативой осознанию ХХ «века жестокого». Для личностей интеллектуального дарования такого масштаба как Эйдельман просветительская деятельность была естественной и необходимой частью жизни. История русской культуры, общественной мысли, нравственных устоев русского общества в изложении Эйдельмана были и до сих пор интересны людям мыслящим, неравнодушным. Серьёзная научная работа с архивными документами, сопоставление писем выдающихся личностей одного круга, открытия, озарения, для человека талантливого, умного, интеллигентного, нежно и бережно, вдумчиво и честно относившегося к истории своей страны, была для Эйдельмана смыслом жизни, счастьем.

Натан Эйдельман об истории, как способе познания мира: «Было две российских истории: явная и тайная. Былое, заимствованное из официальной печати и процеженное сквозь цензуру, – скудный, порою безнадёжный источник. Если связь былого и дум очевидна, то одно познание этого факта требует получения для настоящих раздумий натурального былого». 
Когда-то Яков Наумович Эйдельман зажёг исследовательский огонь в душе-фонарике своего большеглазого сына. Тот в свой черёд передал его дочери – Тамаре Натановне Эйдельман, замечательному учителю, просветителю, историку. Династия, семейное дело и увлечение, традиции просвещения и краеведения – это замечательно! 
Круг общения Эйдельмана составляли единомышленники, «люди книги и мысли». Почти у каждого из них за плечами был сложный жизненный опыт на фоне трагического века: репрессии, утраты, ограничения, война, эвакуация или фронт, лагерь или ссылка. Одним из близких и любимых товарищей Эйдельмана был Окуджава. Объединяла их увлечённость историей государства и общества, его нравственных устоев, типических проявления национального характера и Личность – будь то маленький человек или император. Оба они легко перемещались за пару веков назад, словно вспоминая вчерашний день. Читателям казалось, что это так просто. Но это было так поучительно. А критики искали ошибки и несоответствия, особенно у Окуджавы. Недоброжелатели возмущались: их раздражала  и методология исследователей, и слишком литературное изложение и даже национальность авторов. Окуджава и Эйдельман не вступали в пустые споры –  зачем бездарно тратить время, которое можно  посвятить любимому Пушкину? 
Вот что писал Натан Яковлевич о Лицее,  во многом сформировавшем характер Пушкина: «Лицейская идиллия, всегдашнее безоблачное дружеское согласие – ложь. Определённые идейные, политические противоречия между некоторыми лицейскими – важная историческая правда. Но если эту истину чуть-чуть расширить, представить невозможность «лицейской близости» при столь разных взглядах – снова выйдет ложь, и в этом случае никак не поймём, почему совсем не декабрист Горчаков, смертельно рискуя, пытается после 14 декабря 1825 года помочь декабристу Пущину…»   
«Тридцать мальчишек: вместе, в общей сумме, они прожили около полутора тысяч лет. В том числе неполных тридцать восемь пушкинских – меньше «одного процента»! Эти тридцать восемь – основа, фундамент истории полутора тысяч лицейских «человеко-лет»… Но как же без них, без остальных развился бы не лучший ученик в первейшего поэта? Без их дружбы разве Пушкин стал бы Пушкиным? Без их шуток, похвал, насмешек, писем, помощи, памяти? А они без него, без его мыслей, строчек, весёлости, грусти, без того бессмертия, которым он так щедро с ними поделился?»   
В коллекции нашего музея хранится подарок Натана Эйдельмана Булату Окуджаве – сувенирная тарелка с изображением российского императора Александра I, портрет работы Джоржа Доу. На тонком старом  фарфоре выписан портрет государя, восшествовавшего на трон Российской империи вскоре после убийства группой заговорщиков его отца – императора Павла I, нелюбимого сына Екатерины II и её нелюбимого мужа Петра III. Александр Павлович всю жизнь будет искать покоя, после страшного испытания, выпавшего на его долю. Или страшного греха, им совершённого? Историческая наука имеет на этот счёт несколько точек зрения. Наследника Александру Бог не дал, правление его было омрачено войной с великим полководцем Наполеоном, но ознаменовалось триумфальным входом русских войск в Париж. Дальнейшее правление и сама смерть императора Александра I оставят много домыслов и загадок.  Внимательно рассматривая в музейной витрине изображение этого любимца бабушки Екатерины Великой, одного из самых красивых монархов своего времени, попробуем представить себе, что творилось в душе у этого человека  ночью  12 марта 1801 года, когда в холодном, необжитом Михайловском замке жестоко был убит его отец... 

Как ни странно, и Эйдельман, и Окуджава оба увлеклись событиями жизни этого героя нашей истории. Так случилось, что в своих произведениях оба они пытались прорисовать для нас сложные коллизии жизни императорской семьи в контексте их влияния на судьбу миллионов граждан Империи. Трагедия Александра I началась в момент завершения трагедии Павла I, и так далее, в глубины истории…
И для Натана Яковлевича, и для Булата Шалвовича личность этого императора не просто определила время, тему и сюжет исторического исследования (в случае Эйдельмана – это «Грань веков» и «Твой восемнадцатый век», в случае Окуджавы – «Свидание с Бонапартом»). Эйдельман и Окуджава знали на собственном опыте, что и фанатично убеждённый революционер-романтик, и талантливый писатель, и бесстрашный полководец, и всесильный владетель огромной империи по воле судьбы или истории может в один миг стать маленьким и беззащитным.
Из произведений Натана Эйдельмана: 
«Радость, «всеобщая радость»… К вечеру 12 марта в петербургских лавках уж не осталось ни одной бутылки шампанского… Раздаются восклицания, что миновали «мрачные ужасы зимы». Весна, настоящая встреча XIX века»
Век новый!
Царь младой, прекрасный… 
За сутки вернулись круглые шляпы. Некий гусарский офицер на коне гарцует прямо по тротуару – «теперь вольность»! 
Так обстояло дело, если верить подавляющему числу мемуаристов (по меньшей мере 9/10 из их числа). 
Так было, но было и не так. 
Большая часть страны неграмотна, и она-то в лучшем случае равнодушна (как в рассказе Коцебу): «Народ стал приходить в себя. Он вспомнил быструю и скорую справедливость, которую ему оказывал император Павел; он начал страшиться высокомерия вельмож, которое должно было снова пробудиться…»
«Мы разбираем уникальные для мемуаров разночтения в пересказе одного эпизода одним человеком: нечто вроде речи Антония в Шекспировском «Юлии Цезаре»…
Какой диапазон! От грозного вида и шпаги генерала, «импонирующих Павлу», до той же шпаги, готовой превратить убийцу в самоубийцу». 
«Подробности страшны, иногда почти не передаваемы на бумаге. Пушкин писал о народной стихии – «бунте бессмысленном и беспощадном», но в эти минуты бессмысленность и беспощадность сопровождает бунт дворянский.
Кажется, ближе всего к истине запись, сделанная за Беннигсеном; смысл её – что и самим убийцам мудрено было бы понять? Кто же нанёс последний удар: «Многие заговорщики, сзади толкая друг друга, навалились на эту отвратительную группу, и таким образом император был удушен и задавлен, а многие из стоявших сзади очевидцев знали в точности, что происходит. 
Князь Платон Зубов вскоре появляется и будто бы останавливает расходившихся офицеров: «Господа, мы пришли сюда, чтобы избавить отечество, а не для того, чтобы дать волю низкой мести». 
Так 12 марта 1801 г. закончилось царствование Павла I». 

Булат Окуджава: 
Как я сидел в кресле царя  
Век восемнадцатый. Актёры 
Играют прямо на траве.
Я - Павел Первый, тот, который 
сидит России во главе.

И полонезу я внимаю,
И головою в такт верчу,
По-царски руку поднимаю,
Но вот что крикнуть я хочу:

«Срывайте тесные наряды!
Презренье хрупким каблукам…
Я отменяю все парады…
Чешите все по кабакам…

Напейтесь все, переженитесь
Кто с кем желает, кто нашёл…
А ну, вельможи, оглянитесь!
А ну-ка денежки на стол!..» 

И золотую шпагу нервно
Готов я выхватить, грозя…
Но нет, нельзя. Я ж – Павел Первый.
Мне бунт устраивать нельзя.

И снова полонеза звуки.
И снова крикнуть я хочу: 
«Ребята, навострите руки,
Вам это дело по плечу:

Смахнём царя…Такая ересь!
Жандармов всех пошлём к чертям- 
Мне самому они приелись…
Я поведу вас сам…Я сам…»

И золотую шпагу нервно
готов я выхватить, грозя…
Но нет, нельзя. Я ж – Павел Первый.
Мне бунт устраивать нельзя. 

И снова полонеза звуки.
Мгновение – и закричу:
«За вашу боль, за ваши муки
Собой пожертвовать хочу!

Не бойтесь судей не жалейте
Иначе – всем по фонарю.
Я зрю сквозь целое столетье…
Я знаю, ч т о я говорю!»

И золотую шпагу нервно
Готов я выхватить, грозя…
Да мне ж нельзя. Я – Павел Первый. 
Мне бунтовать никак нельзя.  
1962 г. 

18.04.2022